O gerente Salvador estende já a chave do duzentos e um, faz menção de a entregar solícito, porém retrai subtilmente o gesto, talvez o hóspede queira partir à descoberta da Lisboa nocturna e dos seus prazeres secretos, depois de tantos anos no Brasil e tantos dias de travessia oceânica, ainda que a noite invernosa mais faça apetecer o sossego da sala de estar, aqui ao lado, com as suas profundas e altas poltronas de couro, o seu lustre central, precioso de pingentes, o grande espelho em que cabe toda a sala, que nele se duplica, em uma outra dimensão que não é o simples reflexo das comuns e sabidas dimensões que com ele se confrontam, largura, comprimento, altura, porque não estão lá uma por uma, identificáveis, mas sim fundidas numa dimensão única, como fantasma inapreensível de um plano simultaneamente remoto e próximo, se em tal explicação não há uma contradição que a consciência só por preguiça desdenha, aqui se está contemplando Ricardo Reis, no fundo do espelho, um dos inúmeros que é, mas todos fatigados, Vou para cima, estou cansado da viagem, foram duas semanas de mau tempo, se houvesse por aí uns jornais de hoje, questão de me pôr em dia com a pátria enquanto não adormeço, Aqui os tem, senhor doutor, e neste momento apareceram a rapariga da mão paralisada e o pai, passaram para a sala de estar, ele à frente, ela atrás, distantes um passo, a chave já estava na mão de Ricardo Reis, e os jornais cor de cinza, baços, uma rajada fez bater a porta que dá para a rua, lá no fundo da escada, o besouro zumbiu, não é ninguém, apenas o temporal que recrudesce, desta noite não virá mais nada que se aproveite, chuva, vendaval em terra e no mar, solidão.
Управляющий Сальвадор уже протягивает ему ключи от 201-го, он собирался вручить их торжественно, но на полдороге унял размах руки: как знать, а вдруг постоялец, проведя столько лет в бразильском захолустье и столько дней в море, пожелает открыть для себя ночной Лиссабон со всеми его тайными удовольствиями, хотя в такой промозглый вечер куда приятней посидеть в гостиной, благо это рядом, в одном из глубоких и мягких кожаных кресел, под люстрой с подвесками, перед огромным зеркалом, куда вмещается, двоясь, вся эта просторная комната, которая не просто отражается в нем, а, сплавляя воедино длину, ширину, высоту, переходит в иное и единое измерение, словно некий отдаленный и одновременно близкий призрак, если в подобном объяснении нет противоречия, отринутого ленивым сознанием, и Рикардо Рейс смотрит в зеркальную глубь и видит отражение одной из бесчисленных своих ипостасей, все, впрочем, одинаково утомлены, и говорит: Я поднимусь в номер, устал, две недели штормило, и нет ли у вас сегодняшних газет, хотелось бы перед тем, как усну, войти в курс событий на родине. Прошу вас, доктор, и в этот миг появляются и проходят через гостиную девушка с парализованной рукой и ее отец: он - впереди, она - на шаг отставая, а у Рикардо Рейса в одной руке ключ, а в другой - мутно-пепельная пачка газет. Там, внизу, под лестницей прогудел электрический шмель, но нет, это не постоялец, просто порыв ветра распахнул входную дверь, непогода разыгралась всерьез, сегодня никого уже не залучить, дождь, шторм на море, одиночество.